Жена
знаменитого архитектора, теоретика и критика архитектуры,
прославившегося своей книгой «Язык постмодернистской архитектуры»,
Чарльза Дженкса Мэгги в 1993 году скончалась от рака. Несколько позже
Чарльз Дженкс выступил с инициативой проектирования и строительства
небольших больниц для пациентов с раковыми опухолями. Несколько таких
центров (Мэгги центров) уже построено, десятки ждут своего появления на
свет не только в Великобритании, но и в других странах.
Основная
идея Дженкса заключается в том, что в процессе лечения пациента важны
не только качество медицинских услуг, квалификация персонала, но и
атмосфера пребывания в лечебном учреждении. Больницы, выстроенные по
рецептам функциональной архитектуры, с его точки зрения, обладают
эффектом, направленным в прямо противоположном направлении. Длинные
белые коридоры, люминесцентные лампы, унылый вид из окон, минимализм и
стерильность интерьеров производят гнетущее впечатление. Они не радуют
пациентов и не столько внушают им надежду на выздоровление, в крайнем
случае, на продление жизни, сколько тревогу, усиливают чувство
одиночества и тоски, что ведёт к ухудшению их состояния. Архитектура,
по Дженксу, может быть причислена к средствам, получившим название
«плацебо», то есть безвредным препаратам, не обладающим никакими
лечебными свойствами, но внушающим больным веру в их чудодейственный
эффект. По статистике – вопреки данным химии и фармакологии – около 30
процентов таких «плацебо» на самом деле помогает больным.
Второй
принцип теории Чарльза Дженкса состоит в том, что архитектура таких
центров должна поднимать дух и настроение не только больных, но и всего
обслуживающего центры медицинского персонала – врачей, медсестёр,
технических работников. Поселять в сердцах радость. Общая атмосфера
душевного комфорта и жизнеутверждающий настрой этих людей заражает
больных. Организм человека чувствует этот подъём настроения и успешнее
мобилизует внутренние резервы для борьбы с недугом.
В
своё время Константин Мельников говорил, что архитектура способна
избавить человека от смерти. Такая вера, будучи архитектурной утопией,
могла бы быть понята иначе – архитектура способна спасти не от самой
смерти, сколько от страха смерти, то есть внушить своим видом жажду
жизни и продемонстрировать людям красоту жизненного мира.
Известный
оккультный учитель Георгий Иванович Гурджиев, идеи которого оказали
некоторое влияние на Франка Ллойда Райта, говорил, что в некоторых
архитектурных сооружениях человек невольно чувствует подъём и какую-то
особую силу. Сопоставляя все эти взгляды, мы можем заключить, что эти
мыслители видели в архитектуре нечто большее, чем «машину для жилья», а
в применении к лечебным зданиям нечто большее, чем архитектурный
дизайн, соответствующий технологии лечебного процесса в его чисто
материальном смысле, придавали самой архитектуре, то есть архитектурным
формам и композициям, магический и целительный эффект. Не так давно в
печати обсуждался и вопрос о целесообразности устройства в больницах
своего рода художественных галерей с экспонированием работ художников и
скульпторов.
В
газете «Гардиан» от 6 мая 2010 года архитектурный критик Стив Роуз
пишет, что в число факторов, придающих архитектуре требуемый
жизнеутверждающий характер, входит и естественное освещение, и вид из
окон, и разнообразие материалов, и многообразие форм. Многие знаменитые
архитекторы уже откликнулись на инициативу Дженкса и построили такие
Мэгги центры, среди них и лорд Роджерс, получивший за свой проект приз
Стерлинга. Возможно, что более внимательный анализ позволил бы
расширить и конкретизировать число таких целебных качеств архитектуры.
Немаловажно, вероятно, и индивидуальное архитектурное решение,
придающее зданию больницы неповторимый уникальный характер.
Однако
возникает вопрос – не стоит ли видеть в этих свойствах архитектуры
нечто, выходящее за рамки проектирования больниц для раковых больных.
Если жизнеутверждающая архитектура станет общим принципом
проектирования, то, возможно, раковые заболевания можно будет не только
лечить, но и предотвращать с помощью архитектуры.
Это
соображение не трудно соотнести и с замечанием Стива Роуза о том, что в
большинстве случаев к проектированию зданий Мэгги центров привлекаются
«стархитекторы», то есть архитекторы с мировым именем. Конечно,
возражать против участия мировых знаменитостей было бы нелепо. Но я бы
рискнул предположить, что можно найти немало людей в большей степени
одарённых для решения задачи, поставленной Дженксом, как раз в числе
архитекторов, не прославившихся в современной архитектурной практике с
её вектором на поддержку коммерческого мира и потребительской культуры.
Мне кажется, что в таком случае мы могли бы наглядно сравнить
архитектурную мысль зодчих, ориентированную на потребительские
стандарты и сенсации, с архитектурными идеями людей другого склада.
Не
исключено, что именно такие проекты смогли бы внести свежую струю в
репертуар архитектурных форм. Ибо современная архитектура сама стала
чем-то вроде раковой опухоли на теле больших городов, как и сами эти
города стали раковой опухолью нашей планеты. И если бы нашлись
архитекторы, которые смогли бы предложить альтернативу этим процессам
урбанизации и её архитектурному оформлению, то можно было бы говорить
уже не столько об эффекте «плацебо», сколько о действительном средстве
лечения. На деле же к проектированию Мэгги центров часто привлекаются
архитекторы, чей несомненный талант и влияние, скорее всего, лишь
усиливают симптомы заболевания нашей планеты и гипертрофируют безумный
облик мегаполисов – такие как Рем Кулхас, Френк Гери или Заха Хадид,
сооружения которых, при всей их эффектности, можно считать не столько
лечащими, сколько обостряющими патологию урбанистической среды – среды,
в которой мы живём.
Папардес, Литва, 2010 г.
|
